Первое впечатление от картин современного христианского художника Елены Черкасовой можно описать двумя словами: простота и радость. Радость сквозит и в детской наивности рисунка, и в чистых ярких цветах, и даже в том, что многие герои ее картин не могут усидеть на месте - они танцуют и поют, прыгают и бегают.

 

Зритель как будто слышит простые слова: "Мы спасены! Мы уже на небесах!"

 

Конечно, из этого ряда есть исключения, у Черкасовой есть и очень горестные, трагические картины. Но, как мы знаем, исключения лишь подтверждают правило. И это правило Черкасовой: простота и радость.

 

При этом живопись Елены Черкасовой - сложна и глубока, для понимания ее работ необходимо долго в них всматриваться, зрителю не помешает серьезная богословская подготовка, ему понадобятся знания в области священного писания и священного предания, церковной службы, церковного быта и даже церковно-славянского языка.

 

 

Черкасова - сознательный и последовательный христианский художник.

 

Все ее картины можно назвать иллюстрациями к тем или иным текстам - к книгам Ветхого и Нового Завета, к псалмам и тропарям, к житиям святых. Однако и слово "иллюстрация" не вполне передает суть дела, так как ее иллюстрации - это не просто пересказы, это иллюстрации-интерпретации. За ними стоит серьезная работа души и ума, они удивляют внимательно зрителя и богословской глубиной, и неожиданным поворотом мысли, и остроумными, смелыми решениями. Картины Черкасовой часто хочется назвать вдохновенными и дерзновенными, и это чудесно - смелость мысли и смелость воображения явно входят в число ярких свойств ее таланта.

 

Разумеется, работы Черкасовой часто сравнивают с иконами, уточняя, что это не современная стилизация "под икону", а, скорее, возвращение к истокам иконы, как бы "иконопись до появления иконографического канона". Можно сказать, что внешне – эта живопись оказывается по отношению к традиционной иконе чем-то вроде противоположного полюса, но по сути, по духу и смыслу - она стоит к иконе гораздо ближе, чем многочисленные современные подражания чему-то условному древнерусскому (или византийскому). Живопись Черкасовой не боится быть странной, смешной, местами даже корявой, и это позволяет ей стать искренней и, как это ни удивительно в XXI веке, первичной. Художник не пользуется чужим, готовым языком - он изобретает свой собственный.

 

На что опирается Елена Черкасова, где истоки ее стиля, чем он питается? Это фрески Древнего Египта, иконописная традиция коптов, иконы русского Севера? Или народная игрушка и росписи керамики? Резьба и вышивка? Детский рисунок? Или большая традиция наивной живописи Нового времени, например, Анри Руссо или Нико Пиросмани? Видно, что ее живописный язык вобрал в себя очень много - из того, что Черкасова любила и ценила с детства. Но потребовалась большая, долгая работа души и ума, чтобы ее собственный стиль созрел и воплотился, проявился в ее работах.

 

Именно этот художественный язык, оригинальный, непосредственный, безыскусный, в котором, кажется, нет места автору с его “мастерством”, традиционно понимаемом как мастеровитость, виртуозность, как раз и даёт художнику возможность своеобразного самоотречения и — в силу этого — своеобразной объективности. Именно благодаря такому внешне неумелому языку своих картин Черкасовой удаётся говорить о “высоком”, о “духовном”, о “божественном”, не соскальзывая ни в самодовольную пафосность, ни в интеллектуальную игру, ни в откровенную стилизацию под искусство какой-либо эпохи, как будто уже имеющей патент на христианское содержание.

 

По сути, живопись Черкасовой даёт свой вариант ответа на острейший духовный вопрос современного человека: как ему верить в Христа и как ему честно и серьёзно говорить о Христе и о своей вере “своими словами”?

 

 

Живопись Елены Черкасовой можно назвать "живописью-проповедью". Не исповедью, а именно проповедью, поскольку в этой живописи, лишённой всякого желания рассказывать нам о "настроениях" или о "подсознании" автора, всё внимание собрано вокруг героев и тех событий, которые с ними происходят. Сам художник при этом находится на служебном положении, его задача — раскрыть и донести, сообщить и передать. "Сообщение", "рассказ", "весть" — вот те слова, которые приходят на ум, когда разглядываешь работы Черкасовой.

 

 

Елена Игоревна Черкасова родилась в московской интеллигентной семье. Отец её был крупным ученым, мать — преподавателем иностранного языка, дед страдал в сталинских лагерях, дядя ещё юношей был убит на войне. Когда Черкасова училась в старших классах, то поступила в вечернюю художественную школу, которую впрочем, не закончила.

 

Отличалась характером своевольным, бунтарским, официального советского искусства, само собой, не признавала, жить по правилам не хотела, как не хотела и иметь что-то общее с комсомолом, делать официальную карьеру и т. п. В юности Елена Черкасова писала картины, имевшие некоторый успех в узком кругу друзей, молодых представителей московской богемы, андеграундной молодежи 80-х годов.

 

Однако хаос богемной жизни её внутренне не устраивал, как бы выталкивал из себя. Пережив серьёзный духовный кризис, Елена пришла к христианской вере, приняла крещение и через какое-то время целиком ушла в церковную, приходскую жизнь. Занятия живописью она оставила на многие годы.

 

Вера в Христа дала жизни содержание, смысл, а церковный приход стал для Черкасовой второй семьёй, кругом родных людей. Эта приходская жизнь - не просто хождение в храм, пусть даже и частое, а именно глубоко укоренённая, активная жизнь внутри церковной общины - должна в случае Черкасовой рассматриваться не как бытовые обстоятельства, на фоне которых протекает жизнь художника, но как фундамент её творчества, как источник очень многого в её картинах, вплоть до сюжетов некоторых из них.

 

Михаил Кукин, поэт, искусствовед